- Одиннадцать? - Ага, - кивнул Мил. - Идет. Но кишки обязательно. И только растревоженные ветки от
- Одиннадцать? - Ага, - кивнул Мил. - Идет. Но кишки обязательно. И только растревоженные ветки отметили то место, где за мгновение от этого стоял, обливаясь потом, пещерный медведь. - У него что, второе дыхание? - Альвареза покачал головой и рванул вслед Бобо. - Он просто решил похудеть. Мил, пытаясь не отставать от остальных, проклиная свое нераскрывшееся второе дыхание, трусил следом, напряженно думая, как жителям джунглей, да и мутантам тоже, удается определять время. Загадки вселенской природы, разрази их молнии. Он далеко отстал от остальных. Он устал. Он уже ненавидел этот мир. Эти джунгли. Но больше всего он ненавидел тот день, когда его спасла старушка Ириза. Умри он тогда в джунглях, не было бы невыносимой боли, кровавых мозолей на лапах, разрывающихся легких. Но что сделано, то сделано. Теперь главное - совсем не потерять впереди идущих. Впереди трясущихся. А в конечном счете, впереди спасающихся. - Быстрее, Мил, мы почти у цели. - Непонятно откуда взявшийся мутант пристроился рядом. - Мне бы не хотелось, чтобы ты достался Стражам могил. - Отчего такая забота? - Вопрос не получился. Из горла Мила вылетел только хрип. Но мутант, по-видимому, понял, о чем хотел узнать в первую очередь Мил. - Сейчас мы выберемся на обрыв. Не останавливайся. Обрыв невысокий. Потом метров триста, и мы у цели. Мил больше не стал пытаться спрашивать. Черт с ним, с мутантом. Доверять так доверять. Мутант не обманул. На полной крейсерской скорости Мил выскочил из зарослей, проскочил метров десять по песчаной круче и под собственные яростные хрипы скатился вниз с откоса. Хорошее занятие для тех, кто долго бежал и желает хоть немного отдохнуть. Но поваляться ему не дали. Как только его тело остановилось, мутант схватил его за хвост и потащил за собой. И правильно сделал, потому что у Мила больше не было ни сил, ни желания двигать ногами. А когда вас буксируют за хвост, возникает не только чувство некоторого эстетического неудобства, но и вполне ощутимая боль. Но разве может сравниться эта пустячная боль, похожая на пощипывание лесных мошек, с болью от долгого бега, разрывающей все внутренности. Пока мутант корячился, Мил находился в блаженной прострации. Отдельные толчки, принимаемые его уставшим телом, совершенно не воспринимались. Мил даже мог поклясться, что немного вздремнул. - Все, приехали. Мил с сожалением открыл глаза. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралось огромное поле, заваленное костями. Мелкими, крупными. Белыми, серыми. Но дочиста обглоданными.