— А иногда и быстрее, — заметил Спренкл. — Такое впечатление, будто у него скверные новости. — На что ещ
— А иногда и быстрее, — заметил Спренкл. — Такое впечатление, будто у него скверные новости. — На что еще можно рассчитывать после того отчета, который ты отослал с ним на Землю? — проворчал Бич. Спренкл вскинул руки. — Эй, я ведь не могу писать то, чего не было, — запротестовал он. — Рейми сохнет по потерянной возлюбленной. И что я должен говорить? — Не следовало изображать это таким образом, будто он на грани срыва, — буркнул Бич. — Хочешь сказать, что я лгу? — взорвался Спренкл. — Если бы я был склонен к этому, то занялся бы политикой. — А то мы все не занимаемся политикой, — заметила Макколлам. — Аминь, сестра, — сказал Миллиган. Многообещающая стычка завершилась раздраженным молчанием. Просто поразительно, подумал Фарадей, какие перемены произошли за пять коротких лет. Когда проект «Подкидыш» только начинал разворачиваться, все эти люди были возбуждены, полны энтузиазма, готовы наблюдать, изучать и принимать участие в том, что воспринимали как прорыв человечества. Теперь, по контрасту, они стали усталыми, раздражительными, «перегорели», можно сказать. Что случилось с ними? Может, виной всему монотонность их занятий — изо дня в день следить за тем, как Рейми бесконечно плавает в атмосфере, ест разноцветные растения и отбивается от хищников? Или все дело в постоянном, хотя и почти незаметном давлении средств массовой информации и гораздо более заметном со стороны Совета Пятисот с целью добиться прогресса в проекте «Подкидыш»? А может быть, как считала Макколлам, политика, словно грязные сточные воды, просачивается в обычно далекую от нее и, безусловно, более благородную научную среду, к которой они привыкли? Или все обстояло гораздо проще? Неумелое руководство, к примеру? Неумелое руководство его, Фарадея? Послышалось негромкое цоканье шагов по металлическому полу. — Приветствую ваше возвращение, мистер Гессе, — не оборачиваясь, сказал Фарадей. — Как там Земля? — Боюсь, пока мистера Гессе мы не увидим, — ответил ему чистый женский голос. Фарадей в удивлении повернулся. В дверном проеме стояла женщина глубоко средних, чтобы не сказать преклонных лет, с совершенно седыми волосами и глубокими морщинами. У нее были твердый взгляд и деловое выражение лица. — Прошу прощения. — Он встал. — Могу я вам чем-либо помочь? — Я арбитр Лайдоф, — сказала она и обежала помещение взглядом, на мгновение задержавшись на каждом из повернутых к ней испуганных лиц. — Новый представитель Совета Пятисот в проекте «Подкидыш».