Щелчок пальцами - и ниточка зерен проса взлетает вверх, нанизывая на невидимый стерженек все новые и новые
Щелчок пальцами - и ниточка зерен проса взлетает вверх, нанизывая на невидимый стерженек все новые и новые зернышки и поднимая их с пола в воздух. Еще щелчок - и крупицы гречки собираются в другую цепочку, свиваясь в коричневую спираль под потолком. От третьего щелчка, последнего, овес, оставшийся на полу, собирается в кучу. - По местам, - шепчет девочка, и длинная нитка проса змейкой ныряет в большой холщовый мешок, на глазах наполняя его. Не отстает и гречневая цепочка, тонкой струйкой засыпая до верха пузатый деревянный бочонок. Запрыгивает в дощатое корыто овсяный ком и, ударяясь о его бока, рассыпается на отдельные зернышки. "Мачеха будет довольна", - устало думает Белинда. "Довольна? - язвит в голове тоненький голосок. - Да она лопнет со злости!" "Не лопнет", - возражает девочка. "Не лопнет, - ехидно соглашается голосок, - а придумает новую каверзу, еще более затейливую". - Ведьма! - злорадно вопит Ядвига, вылезая из-за мешков, сваленных в углу, и, не дав сводной сестре опомниться, уже мчится по лестнице вверх, захлебываясь от восторга и повторяя: - Ведьма, мама, ведьма! Я все видела!
До возвращения отца Белинду продержали под замком в подвале. - Дорогой, ты же понимаешь, - услышала девочка, когда хмурый слуга привел ее в гостиную, - это просто недопустимо! Мачеха, стоя к ней спиной, заламывала руки, втолковывая что-то серьезному отцу. Ее густые волосы, свитые жгутами, как черные гадюки змеились по спине. - Мы не можем жить под одной крышей с ведьмой. - Голос Сюзанны звенел от едва скрываемого злорадства. - А если завтра она вздумает превратить нас в жаб? - Если бы я могла это, ты давно бы месила тину в ближайшем болоте, - запальчиво бросила Белинда, подходя ближе. Мачеха, отшатнувшись от нее, бросилась на шею отцу. - Дорогой, ты слышал, что она сказала? Какие еще доказательства тебе нужны? Твоя дочь - настоящая ведьма! - Она всего лишь сказала, что будь она ведьмой, то сделала бы это, - с усмешкой поправил ее отец, потирая виски, ставшие седыми после смерти первой жены. На его некогда подвижном и улыбчивом лице словно застыла ледяная маска безучастности и равнодушия. Иногда Белинде казалось, что мачеха заменила горячее сердце отца на ледышку, поэтому он стал таким равнодушным к собственной дочери. - Я не ведьма, - вспыхнула девочка. - Я знаю, - мягко улыбнулся отец, и сквозь ледяную маску проступило тепло морщинок в уголках рта и глаз, на мгновение возвращая ему прежний, уже почти позабытый Белиндой облик. - Ты не ведьма. Ты - волшебница...