Потом я добрел в потемках до нашего сарая и завалился спать. Рядом храпел дядя Федя. Внизу, подо мной, спал
Потом я добрел в потемках до нашего сарая и завалился спать. Рядом храпел дядя Федя. Внизу, подо мной, спал на тюфячке Лисоцкий. Спали и амбалы, мирно светясь в темноте белыми пятками.
Русское поле
– Ну, что? – спросил утром Лисоцкий, заглядывая мне в глаза. – Ничего, – мрачно сказал я. – Любви не было. Победила дружба. – Слава Богу! – сказал Лисоцкий. Мы съели первый свой завтрак, который соорудили Вера и Надя. Такая каша цвета морской волны. Неизвестно, из чего. Но вкусная. И пошли в поле. Поле было близко. Мы бы никогда не догадались, что это поле. Нам это объяснил управляющий. Мы думали, это джунгли. Трава была в человеческий рост. В основном, с колючками. – Там, внизу, посажен турнепс, – сказал управляющий. – Нужно дать ему возможность вырасти, то есть выдернуть сорняки. – А как он выглядит, турнепс? – спросил Яша. – Сено-солома! Да вы увидите. Маленькие такие листочки у земли… Дядя Федя нырнул в траву и несколько минут ползал там на четвереньках. Потом он вернулся. В руке у него был бледно-зеленый листок. – Вот! – сказал дядя Федя. – Это турнепс. И снова уполз сажать его обратно. – На каждого одна грядка, сено-солома, – объявил управляющий. Это у него такая присказка. Мы стали выяснять насчет расценок. Расценки были удивительные. Прополоть все поле стоило что-то около пяти рублей. А поле простиралось в одну сторону до горизонта, а в две другие чуть ближе. – Занимайте грядки, – сказал я. Все заняли грядки и управляющий ушел. Народ тут же организовал вече. – Колючки колются, – сказала Тата. – Плотют плохо, – сказал дядя Федя. – Мы сено убирать приехали, а не полоть, – сказал Леша. – Пошел бы дождь! – мечтательно произнесла Люба. – Надо бы поработать, – неуверенно сказал я. Губит меня эта проклятая неуверенность! Нет у меня в голосе металла, необходимого руководителю. Люди это чувствуют и садятся на шею. И в данном случае все сразу же взгромоздились мне на шею. Они покинули грядки и разлеглись в тени под деревом. А поле осталось лежать суровым укором руководителю. – Жрать хотите? Надо полоть! – сказал я. – Не! Жрать не хотим, – сказал дядя Федя. – У меня живот болит. Не ожидал я этого от дяди Феди, потомственного крестьянина. Видно, деятельность на нашей кафедре его испортила. – Что, Петечка? – игриво спросила Тата. – Между двух огней оказался? И вашим, и нашим? Она сидела на траве в своих брючках из эластика, опираясь на руку. С нее можно было делать рекламную фотографию: «Отдыхайте в Карелии!» Остальные просто напоминали лежбище котиков.