– Я историк, – сказал он. – А я физик. – Какое вы имеете отношение к журналистике? – Такое же, как
– Я историк, – сказал он. – А я физик. – Какое вы имеете отношение к журналистике? – Такое же, как и вы, – сказал я. Морошкина бессильно опустилась на стул. – Хорошо, – сказал главный. – Сделайте нам сценарий на материале другой науки. А мы посмотрим. – Пока со мной не заключат договор, я ничего делать не буду, – сказал я, очаровательно улыбаясь. Не знаю, откуда у меня бралась наглость. Я каким-то шестым чувством почуял, что здесь нужно вести себя именно так. Валентин Эдуардович на мгновенье потерялся. Он сделал несколько бессмысленных движений: перевернул листок календаря, стряхнул пепел в чернильницу и снял очки. Про Морошкину не говорю. Она вообще потеряла дар речи. – Людмила Сергеевна, заготовьте договор с Петром Николаевичем, – сказал главный. – Ждем ваш сценарий, – добавил он зловеще. Мы с Морошкиной вышли. Она посмотрела на меня со смешанным чувством ужаса и уважения. Потом она достала бланк договора, я его заполнил и расписался. – Петр Николаевич, принесите текст выступления Прометея для первой передачи, – сказала Морошкина. – Кстати, Даров предложил нам с вами быть ведущими… – Это можно, – кивнул я, пропуская ее слова мимо ушей. Я размышлял, откуда взять текст выступления шефа. Придется ехать к нему на дачу, как это ни печально. В воскресенье я поехал к шефу. Шефа на даче не оказалось. Он загорал на пляже. Я пошел на пляж, разделся и положил одежду в портфель. После этого я отправился дальше в плавках, переступая через загорающих. Я боялся не узнать шефа, я его редко видел обнаженным. Наконец я его увидел. Шеф лежал на спине, блаженно посыпая себе живот горячим песком. Рядом копошился его маленький внук. Ужасно мне не хотелось портить шефу настроение. Но дело есть дело. Я лег рядышком и поздоровался. – А, Петя! – воскликнул шеф. – Какими судьбами? Что-нибудь стряслось на работе? – Стряслось, – сказал я. Шеф сел и смахнул с живота песок. – Вас приглашают выступить по телевидению, – сказал я. – Нужно рассказать школьникам, чем вы занимаетесь. – Ага! – сказал шеф. – Начинается! Это абсолютно исключено. – Виктор Игнатьевич, – заныл я. – Что вам стоит? – Нет-нет, не уговаривайте. Это профанация науки. – Что такое профанация? – спросил я. – Профанация – это когда крупный профан объясняет мелким профанам посредством телевидения, чем он занимается… Петя, вы же физик! – У меня двое детей, Виктор Игнатьевич, – промолвил я. – Я отец, а потом уже физик. – Простите, я не подумал, что это так серьезно, – сказал шеф.