Генерал снова склонился над картой и самостоятельно нашел Бризанию. Потом он отыскал Александрию и провел о
Генерал снова склонился над картой и самостоятельно нашел Бризанию. Потом он отыскал Александрию и провел от Мисураты до Бризании две линии. Одна шла зеленым пунктиром дугой через Александрию, а другая красным – напрямик до Бризании. – Нуждаетесь в пояснениях? – спросил он. – Чистая экономия – полторы тысячи километров. – Да здесь же Сахара! Сахара! – завопил Черемухин, стуча по красному пути пальцем. – Это же пустыня, елки зеленые! – Паша, ты когда-нибудь форсировал Пинские болота? – сказал генерал мягко. – А я форсировал. Да еще пушки тащил… Ишь, чем испугать меня вздумал! Сахара! – Михаил Ильич, – тихо спросил я, – вы тоже собираетесь с нами в Бризанию? – А как же! – сказал генерал. – Вы же без меня пропадете в этой Африке. – Понятно, – сказал я совсем уж тихо. Теперь я точно знал, что погибну где-нибудь в Сахаре, не дойдя до ближайшего оазиса каких-нибудь ста километров. Партизанские замашки генерала встревожили мою штатскую душу. А генерал уже распределял должности. – Паша, ты будешь моим замполитом, – приказал он. – Вы, Казимир Анатольевич, будете начальником штаба. А тебе, Петя, и должности не остается, – развел он руками, словно извиняясь. – Я буду рядовым, – твердо сказал я. – Нужно же кому-нибудь быть рядовым. – За мной! – скомандовал генерал и зашагал прочь от моря. Замполит и начальник штаба нервно переглянулись и двинулись за генералом. Я пошел следом, считая на ходу пальмы. Солнце поднималось выше и выше, выжигая на земле все живое. Через десять минут мы достигли окраины Мисураты и остановились перед пустыней, уходящей к горизонту. Справа, в полукилометре от нас, по пустыне передвигался длинный караван верблюдов. На некоторых из них сидели люди. – Надо нанять верблюдов, – сказал генерал. – Там не все заняты, есть и свободные. Мы побежали по песку к каравану, размахивая руками и крича, будто ловили такси на Невском проспекте. Первый верблюд, на котором кто-то сидел, величественно остановился и повернул к нам морду. Мы подошли к верблюду и разглядели, что на нем сидит молодая женщина в пробковом шлеме и белом брючном костюме. По виду европейка. – Паша, говори! – приказал командир, отдуваясь. – Простите, мадемуазель, это ваши верблюды? – спросил Черемухин по-французски. Затем он повторил вопрос на английском, немецком и испанском языках. Мадемуазель слушала, улыбаясь со своего верблюда, как дитя. – Да, мои, – сказала она на четырех языках, когда Черемухин кончил спрашивать. – Впрочем, господа, вы можете не утруждать себя лингвистически, – добавила она по-русски. – Я знаю ваш язык.