– Петя, пойдем на воздух, – сказала Инна Ивановна, коснувшись моего уха губами. – Зачем? – спросил я.
– Петя, пойдем на воздух, – сказала Инна Ивановна, коснувшись моего уха губами. – Зачем? – спросил я. – Жарко, – прошептала Инна, вкладывая в это слово много эмоций. – Пойдем, – сказал я. – Только ненадолго. Мне нужно следить за порядком. Мы вышли на улицу и сели на скамеечку под деревом. Мимо прошел какой-то тип, который нас внимательно осмотрел. Я подумал, что сейчас меня примут за кого-нибудь другого. Меня часто принимают за кого-то другого. От этого одни неприятности. – Дети… – вздохнула Барабыкина. – Кто? – спросил я. – Все, – сказала Инна Ивановна. – У них совершенно не развиты чувства. Как-то все примитивно просто… Я молчал, соображая, куда она клонит. – Все-таки в наше время было не так… Правда? Я не стал уточнять, какое время она имеет в виду. Поэтому на всякий случай кивнул. Инна Ивановна взяла мою ладонь и стала всматриваться. Не знаю, чего она там увидела в темноте. – Много увлечений, – читала она по ладони. – Но серьезен. Энергичен. Сильная линия любви… И она сделала многозначительную паузу. Не отпуская моей ладошки. – Мне нравятся застенчивые мужчины, – сказала она. С чего она взяла, что я застенчив? Что я не полез с нею сразу целоваться, что ли? А мне не хочется. Если бы хотелось, я бы полез. Инна Ивановна готовилась продолжить наступление, но тут из клуба выскочил одуванчик Юра. – Наших бьют! – крикнул он и помчался за подкреплением к нашему сараю. Пришлось вернуться в зал. Хотя туда не очень хотелось. Юра немного преувеличил. Наших еще не били. Просто человека три из местных стояли напротив Леши с глубокомысленным выражением на лице. Бить или не бить? Между ними и Лешей происходили какие-то дебаты. Обычно это тянется от двух до десяти минут, пока кто-нибудь, устав от бесперспективности разговора, не съездит оппоненту по уху. Нужно четко почувствовать этот момент. И бить первым. Иначе можно уже не успеть. Я протолкался в круг вместе с Барабыкиной. – Ну, чего? – спросил я. – А ничего! – ответил один из оппонентов. – Ты чего? – сказал я. – А ты чего? – А ничего! – сказал я. Все это на полутонах. Разговор зашел в тупик. Никто ничего. Самый момент бить по уху. А танцы, между прочим, шли своим чередом. Публика только освободила место для возможной драки. Ринг, так сказать. Барабыкина надвинулась на меня грудью и умоляюще произнесла: – Петр Николаевич! Не надо! Не бейте их, я вас прошу. Они извинятся. Оппоненты были озадачены. Во-первых, тем, что не они будут бить, а их будут бить. А во-вторых, они никак не могли взять в толк, за что нужно извиняться.