– Вы преувеличиваете, – парировал я, защищаясь слоном. – Да, любит. Она мне сама вчера призналась, – ска
– Вы преувеличиваете, – парировал я, защищаясь слоном. – Да, любит. Она мне сама вчера призналась, – сказал Лисоцкий, усиливая давление. – Этого нам только не хватало, – пробормотал я. – Вы с этим не шутите, – предупредил Лисоцкий. – Какие уж тут шутки… – задумался я. – А как же ваша тактика? Как же борьба с влюбляемостью? – Инна Ивановна – особая статья. Она взрослая женщина и отвечает за себя… Вы будете ходить или нет? – Нет, – сказал я. – Я сдаюсь. – У вас же хорошая позиция! – закричал Лисоцкий. – Все равно сдаюсь, – сказал я. – С Барабыкиной мне не справиться. – Будьте мужчиной, – предложил Лисоцкий. – Как это? – Проявите твердость, – посоветовал он. – Спасибо, – поблагодарил я и ушел проявлять твердость. Я пошел проявлять твердость на озеро. Необходимо было срочно охладиться. Но судьба приготовила мне жестокое испытание. Я спустился к озеру и зашел в кусты натянуть плавки. В кустах стояла Инна Ивановна. Она тоже чего-то натягивала. Ее сиреневый халатик валялся на траве. Инна Ивановна напоминала «Русскую Венеру» художника Кустодиева. Кто видел, тот поймет. – Ах! – сказала Инна Ивановна. – Елки-палки! – сказал я. – Простите… Барабыкина не спеша продолжала натягивать купальник. При этом она смотрела мне в глаза гипнотически. Я застыл, как кролик, проявляя чудеса твердости. Инна подошла ко мне и прошептала: – Петя, я тебя не волную? – Почему же… – пробормотал я. – Пойдем купаться, – сказала она, дотрагиваясь до меня чем-то теплым. – Плавки, – пискнул я. – Надень, я отвернусь. Дрожащими руками я натянул плавки, не попадая в дырку для ноги. «Тоже мне, Тарзан! – думал я. – Супермен чахоточный!» Это я про себя. Мы вышли из кустов и плюхнулись в озеро. На берегу сидела и лежала наша публика. Все, конечно, обратили на нас внимание. Яша сидел на камне с гитарой и пел только что сочиненную им песню о вчерашних танцах: Танцы в сельском клубе. Пятеро на сцене. Я прижался к Любе, Позабыв о сене. Кто-то дышит сзади Шумно, как корова. Я прижался к Наде, А она ни слова. Знаю, в прошлой эре Так не разрешалось. Я прижался к Вере, И она прижалась. В этакой малине Я совсем смешался. Я прижался к Инне… Тут я и попался!
Все дружно посмотрели на нас с Барабыкиной и заржали. Инна Ивановна чуть не потонула от возмущения. Она повернула голову к берегу и сказала: – Дурачье! – Яша, я с тобой потом поговорю, – пообещал я. Все заржали еще пуще. А Тата подошла к Яше и демонстративно его поцеловала в лобик. Яша закатил глаза и рухнул на траву, вне себя от счастья.