Было сладко. От черники или от любви, не знаю. – Нацелуемся на месяц вперед, – сказала Тата. – А пото
Было сладко. От черники или от любви, не знаю. – Нацелуемся на месяц вперед, – сказала Тата. – А потом что будет? Через месяц? – спросил я с надеждой. – Сто раз успеем забыть! – уверенно сказала Тата. Как видите, я не забыл. Почему и рассказываю здесь эту историю. До сих пор вкус черники ассоциируется у меня с тянущим душу поцелуем. – Угораздило же меня, – вздохнула Тата. – Женатый тип. – И меня, – вздохнул я. – Дитя эпохи. Ничего романтического. – Сам ты дитя эпохи. Балбес, – сказала Тата с любовью. – Я, между прочим, на десять лет старше тебя, – заметил я. – Поэтому и балбес, – сказала Тата. Я хотел обидеться, но не обиделся. Просто девушка не знает других слов. Никто ей не намекнул в свое время, что есть такие слова: милый, хороший, любимый и так далее. – Сено-солома, – вздохнул я, поглаживая Тату по щеке. Прицепилось ко мне это словечко! – Сено-солома, – печально согласилась Тата. Мы вернулись к нашей столовой. Там уже шла раздача денег. Дядя Федя норовил получить дважды. – У меня долги большие! – кричал он. Решили ехать на вечернем поезде, а пока устроить общий пир. Купили, чего надо. Вера с Надей за две недели прилично научились готовить. Они сделали нам харчо и жареную телятину с гарниром. Управляющий напоследок раздобрился на телятину. Мы ели, пили, поднимали тосты и чествовали ударников. Лисоцкий был единственным, кто до этого момента соблюдал сухой закон. Но зато на прощальном банкете он взял свое. Дядя Федя ему подливал, не забывая и себя. Они вскоре стали похожими друг на друга, как близнецы. Оба с красными лицами и еле сидят. Когда все вино выпили, Лисоцкий захотел сказать речь. Он забыл, что уже говорил вначале. – Я скажу р-речь! – заявил он. – Я все равно скажу р-речь! Я р-речь сказать хочу! – Да скажите ее, речь эту! – взмолилась Наташа-бис. – А то забудете. Лисоцкий встал и сказал: – Р-речь! Если кто обидится – тут нет таких! Нет! И все… Молодцы!… Этот Петр Николаевич, мы его знаем. Знаем?!… Я ему говорю, чтобы ни-ни!… Лисоцкий погрозил мне пальцем. – Ни-ни! Понятно? Внезапно его унесло из-за стола в поле. Это он выпрямлялся. Дядя Федя его поймал, и они общими усилиями нашли положение равновесия. – Ни-ни! – продолжал Лисоцкий. – И что вы думаете? Поди сюда, Петр Николаевич, я тебя поцелую… – Завтра, завтра, – отмахнулся я. – В городе. – Хорошо! – согласился Лисоцкий. – Какую женщину увел, подлец! И Лисоцкий сел. – Тату? – хором спросили наши девушки. – Та-ату! – передразнил их Лисоцкий. – Тата ваша… Тьфу!