Лаврова долго смотрела мне в глаза, потом негромко спросила: – Последняя из этих МУРовских заповедей – д
Лаврова долго смотрела мне в глаза, потом негромко спросила: – Последняя из этих МУРовских заповедей – для меня? Я снова перевел взгляд на улыбающуюся королеву, затем поднял голову: – Перестаньте, Лена. Я вас старше не только по званию. Я вас вообще старше. И гораздо опытнее. И все равно очень многого еще не знаю. И когда меня, как котенка, тычут носом, я не обижаюсь, а учусь. Во всяком случае, стараюсь не обижаться. По-моему, это единственно приемлемая программа для умного человека… – Поскольку вы не только старше меня вообще, но и по званию, будем считать, что вы меня убедили, – пожала плечами Лаврова. – Ага, будем считать так, – сказал я, сдерживая злость. – Я точно знаю, что это самая лучшая позиция убеждения. – Несомненно, – подтвердила Лаврова. – Правда, с этой позиции убеждение уже иначе называется… – Вот и прелестно, – согласился я. – Начните выполнение моего приказа с общего осмотра и составления плана места преступления… Лаврова с ненавистью посмотрела на улыбающуюся королеву и пошла в кабинет. Я сказал ей вслед: – И про заповеди не забудьте… Халецкий не спеша проговорил: – – Если мне будет позволено заметить, то обращу ваше внимание, Тихонов, на то, что я, в свою очередь, старше и опытнее вас. – Будет позволено. И что? – Что? Что вы не правы. – Это почему еще? – В своей молодой, неутоленной жизненной сердитости вы ошибочно полагаете, будто через несколько лет, когда Лена станет опытным, зрелым работником, она будет с душевной теплотой вспоминать о строгом, но справедливом и мудром первом учителе сыска – Станиславе Тихонове… – Не знаю, возможно. Я как-то не думал об этом. – Так вот – нет. Не будет она с душевной теплотой вспоминать о вас. Она будет вспоминать о вас, как о нудном и к тому же жестоком субъекте. – Ной Маркович, неужели я нудный и жестокий субъект? С вашей точки зрения? – Вас же не интересует, что я буду думать о вас через несколько лет. А сейчас, будучи гораздо старше и опытнее, как вы говорите, – вообще, я полагаю, что через плотину вашего разума регулярно переливаются волны молодой злости и нетерпимости. Будьте добрее – вам это не повредит. – Может быть, может быть, – сказал я. – Так что вы думаете насчет портрета? – спросил Халецкий. – Я думаю, что где-то здесь поблизости должен валяться гвоздик, на котором он висел. – Я тоже так думаю, – кивнул Халецкий. – Портрет вор не сбросил -он, видимо, только трогал его, гвоздь выпал, и портрет упал… Мы давно работали вместе и умели разговаривать кратко. Так люди выпускают в телеграммах предлоги – для экономии места, только мы выпускали целые куски разговора, и все равно хорошо понимали друг друга.