– Рассказывайте, Обольников… – А что рассказывать? Я ведь и не могу ничего нового рассказать, потому как
– Рассказывайте, Обольников… – А что рассказывать? Я ведь и не могу ничего нового рассказать, потому как я же не обманывал вас раньше, а только ради истины общей хотел так сообщить вам обо всем моем поведении и жизни, чтобы не складывалось у вас мнения, что Обольников хочет на дармовщину прожить или как-то без благодарности попользоваться чужим… – и всю эту галиматью он бормотал заунывным плачущим голосом, захлебывая воздух, пришепетывая и глотая концы предложений. – Ну-ка, остановитесь, Обольников, – сказал я. – Либо вы будете разговаривать как человек, либо я вас отправлю обратно в камеру. Вот где у меня стоят ваши штучки, – провел я рукой по горлу. Обольников похлопал веками и заговорил нормальным голосом: – Дело в том, что решил я принести свои чистосердечные показания в расчете на вашу совестливость и сознательность, поскольку признание мое есть главная смягчающая причина в слабом состоянии моего здоровья. – Давайте приносите свои показания, – сказал я равнодушно. Мое безразличие, видимо, несколько обескуражило Обольни-кова, и он стал быстро говорить: – Я ведь был в квартире у скрыпача… – Мы это знаем. Дальше… – Только не воровал я ничего оттуда… – А что, на экскурсию ходили? – Вроде бы этого, – подтвердил Обольников. – В болезненном состоянии организма находился я в тот вечер. – Пьяный были, что ли? – уточнил я. – Да, захмелился я сильно и заснул. А когда проснулся, времени час ночи, башка трещит с опохмелюги, а поправиться негде – магазины закрыты, а на рестораны мы люди бедные, тратиться не можем… – В час ночи рестораны тоже закрыты, – заметил я. – Да, конечно, – спокойно продолжал Обольников. – В безвыходном я положении оказался. Думал, что помру до утра. И когда понял, что кончаюсь, решил пойти к скрипачу, в долг у него выпить. А завтра купить и отдать. Да и не отдал бы – тоже свет не перевернулся, потому как у него там бутылок в буфете – дюжина. Их пить там все равно некому – разве нормальный человек бутылку раскупоренную бросит? А у него там они все початые, да не конченные. Считай так, что пропадает выпивка без дела. Гости к нему каждый день ходют, а все вместе выпить как следует не могут! – Ц-ц-ц! – прищелкнул я языком. – Не знает, я вижу, скрипач, кого ему вовсе надо в гости приглашать… Оболькиков опасливо покосился на меня, на всякий случай хихикнул: – Ну и подумал я, что если с пары бутылок я прихлебну – ему урона никакого, а мне от смерти, может быть, спасение… Он замер в сладостном воспоминании, и вдруг отчетливо, как на киноэкране, я увидел его три пальчика, которыми он держит стакан, и чуть отодвинутый безымянный палец, и торчащий в сторону птичкой-галочкой сухой мизинец. Заключение экспертизы – «…отпечатки пальцев на хрустальном бокале идентичны с отпечатками большого, указательного и среднего пальцев левой руки»…