– Чем же закончилась эта история? – спросил я. – Школа заступилась, их оштрафовали и отпустили. Через не
– Чем же закончилась эта история? – спросил я. – Школа заступилась, их оштрафовали и отпустили. Через несколько дней Белаш выступал на Московском фестивале юных музыкантов и получил первую премию. А через месяц сдал конкурсный экзамен в консерваторию по классу скрипки… – Однако, кроме экзамена по специальности, он больше ничего сдавать не стал. С чем это было связано? – Ах, если бы я знал! – взмахнул руками Николай Сергеевич. – Он ведь уехал, даже не попрощавшись со мной. При всей эксцентричности его натуры этот поступок для меня до сих пор непостижим. Человек с его способностями, с его интересами и склонностями вдруг в одночасье собирается и уезжает работать на целину! Тогда это, правда, было модно, но ведь он должен был сдавать экзамены в консерваторию! – И больше вы не виделись? – Нет. Кроме того нелепого случая в ресторане. Я понимаю, что он мог быть занят, но я ведь и не требовал много – я просто хотел узнать о нем что-нибудь. И как-то робко добавил: – Я все-таки в него много сердца вложил. Это был один из самых способных мальчиков, которых мне довелось учить… В этот момент мне стало его остро, просто болезненно жалко – такой он был маленький, потерянный, униженный чужой сухостью и неблагодарностью. – Знаете, ведь мать Белаша одна воспитывала своего сына. Я не знаю деталей, но отца в семье не было. А воспитание она давала сыну кошмарное. Любое его требование выполнялось, хотя для этого ей приходилось работать нечеловечески. – Чем она занималась? – Она была тогда аккордеонисткой в джазе ресторана «Нарва». Пока Гриша учился у меня, я много раз говорил с ней и после каждого разговора ужасался: при таком воспитании сын должен был вырасти черт знает кем, а вырос немного балованный, но в целом добрый мальчик. – А что вас ужасало? – Все. И в первую очередь низкая культура, помноженная на мелкопотребительскую философию. Каждого человека, который не умел устроить что-либо «по блату», она называла придурком. И что самое ужасное – она говорила это при сыне, совершенно не скрывая низменности своих воззрений. Я с ним отрабатывал пассажи повышенной сложности, чтобы расковать пальцы, а она ему говорила – выучишься на виртуоза, будешь по заграницам кататься. Я ей говорю, что великий виолончелист Карл Давыдов никогда так не играл за границей, как он блистательно играл на родине, а она мне в присутствии сына отвечает: другие были времена и совсем другие заработки. – Так что она вам тогда сказала по поводу отъезда сына? – Что сама не знает, почему и куда уехал Гриша. Но я не верил ей. Такая мама, случись это без ее ведома, Совет Министров подняла бы на ноги. А она – нет, ничего… И я понял, что решение об отъезде было принято ими совместно.