– Вы нас не учите, за что нам бороться! Ишь, педагог нашелся! Вы на мои вопросы отвечайте! Страстотерпец ка
– Вы нас не учите, за что нам бороться! Ишь, педагог нашелся! Вы на мои вопросы отвечайте! Страстотерпец какой, правдолюб из вытрезвителя! Обольников испугался и, как жук, мгновенно задрал лапки вверх: – А я разве что? Чего я сказал? Я на любой вопрос отвечать готовный. – Я спрашивала, почему вы отрицаете правдивость показаний вашей жены! – Как же не отрицать? – быстро сказал Обольников.-Человек она плохой, в тюрьму меня упечь хочет. – Вот теперь все понятно, – спокойно сказала Лаврова. – Она человек плохой, а вы хороший. Поэтому она хочет вас упечь в тюрьму? – Поэтому, поэтому, – согласился Обольников, и по тому, как он вдруг оживился, я понял, что ему пришла в голову толковая идея. – Еще у нее главный расчет от меня избавиться по аморалке… – Чего-чего? – переспросила удивленно Лаврова. – Хахаль у нее есть, любовник значит… – У кого? – не поняла Лаврова. – У супружницы моей разлюбезной! У кого же еще! Меня в тюрьму, его -в дом, в постелю мою неостывшую… – он выжидательно помолчал, глядя на нас с интересом и оценивая результаты предпринятого демарша. А мы молчали. Я-то таких типов уже навидался, а Лаврова от встреч с ними начинала сильно волноваться. На лице ее была написана такая брезгливость и такая мука, будто ее заставили держать голыми руками крысу. – Эт… это… – от волнения она стала заикаться, и я понял, что мне пора вмешаться. – Одну минуточку, инспектор Лаврова, – остановил я ее. – Вот смотрю я на вас, Обольников, и думаю, что это неправильно, когда закон и наша мораль начисто исключают возможность телесных наказаний. Вас надо сечь. Не бить, а именно сечь. Розгами солеными. Только страх перед близкой поркой может вас некоторое время удерживать от негодяйских поступков… Обольников вскочил, дернул себя за ворот, дернул аккуратно, чтобы не оторвать пуговицу – в камере-то прохладно, крикнул со слезой: – Бейте! Дойдут мои слезные просьбы до властей справедливых! Не поздоровится вам за угрозы побойные! Вам это битье еще боком выйдет!.. – Сядьте, Обольников, – сказал я тихо. – Вы неэкономно расходуете силы. Поберегите этот заряд для жалоб. И напишите там так же, это будет чистая правда: я с удовольствием выпорол бы вас собственноручно. И сек бы до тех пор, пока не услышал в ваших воплях глас искреннего раскаяния. Ей-богу, нельзя жить таким оголтелым негодяем. – И за оскорбления моей личности тоже ответите! – крикнул снова Обольников, тонко, с бессильной злой хрипотцой. Зазвонил телефон. Я снял трубку – вызывали из дежурной части. Обольников что-то говорил, размахивая руками, но я не слышал его, будто оглох от орудийного разрыва.