И этим вопросом сразу отмел все мои сомнения. – Я полагаю, это была разведка боем. Комиссар усмехнулся:<
И этим вопросом сразу отмел все мои сомнения. – Я полагаю, это была разведка боем. Комиссар усмехнулся: – Большая смелость нужна для разведки боем. Девять из десяти разведчиков в такой операции погибали. – В данном случае мне кажется, что это была храбрость отчаяния. Ужас неизвестности стал невыносим. – Ты же говоришь, что он умный мужик. Должен был понимать, что нового не узнает, – сказал комиссар. – Его новое и не интересовало. Он хотел понять, правильно ли мы ищем. – Всякая информация – это уже новое. – Да, – согласился я. – То письмо, что вы получили, похоже, настоящее. Я подробно рассказал о звонке Бабайцева. Заканчивая, спросил: – Ваша точка зрения неизменна? Комиссар кивнул: – Так точно. Может быть, это действительно депеша, о которой сообщалось в анонимке. А если это приглашение в гости – тогда как? Извинимся? Так тебе, по существу, уже один раз пришлось перед ним извиняться. Не надо перебарщивать по этой части. – Но я не вижу другого выхода, – развел я руками. – Если отпадает Обольников, а против Иконникова мы не имеем прямых доказательств, то… – То что? – Остается неуловимый «слесарь». Но искать его по словесному портрету мы можем года два. Или три. И на скрипке придется поставить крест. Комиссар пригладил ладонью свои белесые волосы, надел очки и посмотрел на меня поверх стекол. – Есть такая детская игра «сыщик, ищи вора». Пишут на бумажечках -"царь", «сыщик», «палач», «вор» – подкидывают их вверх, и кому что достается, тот и должен это выполнять. Самая непыльная работа у царя. А сыщик должен угадать вора. Ну а если ошибется и ткнет пальцем в другого, то ему самому вместо вора палач вкатывает горячих и холодных. Знаешь такую игру? – Знаю, – сказал я. – Но там роль каждому подбирает случай. Как повезет… – Вот именно. Ты-то здесь служишь не случайно. И, пожалуйста, не делай себе поблажек. – Я не делаю себе поблажек, – сказал я, сдерживая раздражение. – Но я продумал уже все возможные комбинации и ничего придумать не могу… – Все? – удивился комиссар, весело, ехидно удивился он. – Все возможные варианты даже Келдыш на своих счетных машинах не может продумать… – Ну а я не Келдыш и машин нет у меня. Два полушария, и то не больно могучих, – сказал я и увидел, что комиссар с усмешкой смотрит на «фомку», которую я держу в руках. Чувство ужасного, унизительного бессилия охватило меня, досады на ленивую нерасторопность мозга нашего, слабость его и косность. Я смотрел в глаза комиссара – бесцветные серо-зеленые глазки, с редкими белесыми ресничками на тяжелых набрякших веках, ехидные, умные глаза, веселые и злые, и понимал, что «фомка», которую я держу в руках, -ключ, отмычка к делу, и не мог найти в нем щелки, куда можно было бы подсунуть зауженный наконечник «фомки», черной закаленной железяки с клеймом – двумя короткими давлеными молниями.