– Ничего не попишешь, – сказал я. – Урок впредь будет. Мельник снова усмехнулся, поднял крутую седую бровь.
– Ничего не попишешь, – сказал я. – Урок впредь будет. Мельник снова усмехнулся, поднял крутую седую бровь. – Урок, говоришь? С урока этого на погост меня отправят. – Почему же на погост? Колония – это вам не каторга. Дадут работу по силам, с учетом возраста и состояния здоровья. – Не каторга, – повторил Мельник. – А что же – Сочи-курорт? Ты-то, чай, на отпуск туда путевку себе не возьмешь? – Я, между прочим, по чужим квартирам ночью не шатаюсь, а, наоборот, вас в них ловлю. Так что мне полагается путевка в Сочи, а вам – в края с более прохладным климатом. Чтобы работать было не жарко… – Так я работы не боюсь. Тоска меня там заест. Сгибнет тут без меня все хозяйство мое, баба одна не справится. А если Хозяин узнает, что я еще вещичек набрал из квартиры – пошлет Креста, он мне дом сожжет, вот я чего боюся. А все сначала начинать – силов у меня уже нету. И добра, нажитого за всю жизнь, очень жалко. Хоть бы вы Креста споймали – все бы мне спокойнее было. А то, коли я в колонию поеду, а Крест здесь шерудить останется, от одних волнениев помру. Я посмотрел на его голый череп, прозрачные желтые хрящи торчащих ушей, усохшую желто-серую кожу и почему-то очень легко, с отвратительным неприятным чувством представил его мертвым – его очень легко, до тошноты просто было представить себе мертвым. Передо мной сидел труп. Человек из жадности себя дотла выел. – Вот, видите, бывает, оказывается, что интересы преступного мира и уголовного розыска совпадают, -. сказал я, встал, прошелся по кабинету, подошел к окну. На улица стоял ослепительно яркий, холодный солнечный день, и в этот час мой кабинет освещался таким пронзительным голубоватым светом, будто за окном был установлен «юпитер». У входа в сад «Эрмитаж» разгружали с машин заснеженные елки, бежал по тротуару в одном белом халате студент из клиники мединститута, над его непокрытой головой дымился клуб белого пара, около своих красноверхих «Волг» попыхивали сигаретами таксисты на стоянке, гуськом шли за воспитательницей толсто закутанные малыши из детсада, а она все время оглядывалась на них, быстро постукивая на ходу сапожком о сапожок, и что-то беззвучно кричала им, слов из-за двойной рамы, конечно, не было слышно, но и так было понятно, что кричит она им что-то веселое, подбадривающее, потому что мне и отсюда были видны ее раскрытые в улыбке красные замерзшие губы и сияющий блеск зубов… Я обернулся к желтому, уже почти умершему Мельнику и сказал: – Дело по делам, а суд по форме. Прокуратура оформит производство в отношении вас, и дело передадут в суд.