– Во всяком случае, он выпадает из той схемы, при которой часы могли бы ходить. Так как мы это себе предста
– Во всяком случае, он выпадает из той схемы, при которой часы могли бы ходить. Так как мы это себе представляем… – Не знаю, – покачал я головой. – Ребята, купившие магнитофон, дали словесный портрет продавца. Очень подробный. Я отрабатывал с ними сам на фотороботе. – Иконников? – подалась ко мне Лаврова. – Нет. Скорее «слесарь». А сейчас звонил Бабайцев и сказал, что пришло в адрес Филоновой на имя Иконникова письмо. – Что вы собираетесь делать? – Ждать. Сегодня Филонова отдаст письмо Иконникову. Он должен будет сделать ход… – А почему вы должны ждать его следующего хода? – сказала с вызовом Лаврова. – Потому что у меня нет другого пути. Как говорят шахматисты, нет активной игры. Комиссар не разрешил перлюстрацию. – Честно говоря, мне это тоже не очень нравилось. Я зло засмеялся: – А мне, например, доставляет огромное удовольствие чтение чужих писем. Особенно интимных, с клубничкой… Лаврова покраснела: – Вы напрасно обиделись. Я вовсе не это имела в виду. Просто я неправильно выразилась… – Я так и понял. Вот давайте подумаем над оперативными мероприятиями, которые бы вам нравились… Зазвонил телефон, я снял трубку и услышал голос комиссара: – Тихонов? Зайди ко мне. – Слушаюсь. – И захвати с собой «фомку», которую вы изъяли на месте происшествия. – Хорошо, – сказал я, но понять не мог никак – зачем это комиссару понадобилась -"фомка"?
Он поднял голову, взглянул на меня поверх очков и молча кивнул на стул – садись. А сам по-прежнему читал какое-то уголовное дело. Читал он, наверное, давно, потому что между страниц тома лежали листочки закладок с какими-то пометками. Я сидел, смотрел, как он шевелит толстыми губами при чтении, и мне почему-то хотелось, чтобы, перелистывая страницы, он муслил палец, но комиссар палец не муслил, а только внимательно, медленно читал листы старого дела, смешно подергивая носом и почесывая карандашом висок. Время от времени он посматривал на меня поверх стекол очков быстрым косым взглядом, и мне тогда казалось, будто он знает обо мне что-то такое, чего бы я не хотел, чтобы он знал, а он все-таки узнал и вот теперь неодобрительно посматривает на меня, обдумывая, как бы сделать мне разнос повнушительней. Читал он довольно долго, потом захлопнул папку, снял с переносицы и положил на стол очки. – Я твой рапорт прочитал, – сказал он, будто отложил в сторону не толстый том уголовного дела, в листочек с моей докладной запиской о приходе Иконникова. – Ты как думаешь, он зачем приходил?