– А из-за чего? – взвился Белаш. – Во-первых, не исключено, что это был несчастный случай… – не спеша на
– А из-за чего? – взвился Белаш. – Во-первых, не исключено, что это был несчастный случай… – не спеша начал я. Несмотря на то, что Белашу я верил – допросами свидетелей и проверкой документов было установлено, что он в день кражи находился в Ленинграде, это был непреложный факт, – я все равно не хотел без острой необходимости подробно информировать его. Человек такого склада ради красного словца и интересной байки мог разболтать полученные сведения именно в том кругу людей, где, по моим расчетам, мог затаиться вор. Белаш твердо перебил меня: – – Не рассказывайте мне сказок. Вы же сами пригласили меня для доверительного разговора? И чтобы найти выход из этого положения, нам надо смотреть фактам в лицо… – А почему вы думаете, что смерть Иконникова – это обязательно самоубийство? – спросил я осторожно. – Потому что оценка улик напоминает мне возникновение суеверий. То, чему мы не придаем значения в обычных условиях, в обстановке трагической приобретает зловещий характер. – А именно? – Да не смогу я вам всего этого объяснить сейчас – ведь предчувствия не могут быть следственным аргументом. – А у вас были предчувствия на этот счет? – Были. После разговора с вами у меня осталось какое-то неприятное ощущение. Не знаю, как это объяснить: я почему-то стал волноваться за Иконникова. – И вы с ним повидались, чтобы сообщить об этом? – спросил я лениво. Белаш тяжело вздохнул: – К сожалению, нет. Ведь у каждого из нас впереди целая вечность, и отрываться от важных дел ради какого-то смутного беспокойства мы не можем. И всегда есть успокоение – завтра поговорим. Или послезавтра. В крайнем случае, через неделю – никуда все это не уйдет. И разговор действительно не уходит. А вот самого человека иногда уже… – он огорченно махнул рукой и снова вздохнул. – Но ведь это было не пустячное дело, – сказал я. – Вы-то знали, в какой связи нас интересует Иконников. – Да. Но, несмотря на мои дурные предчувствия, я не представлял, что кончится так страшно. – А как? Как вы это себе представляли? – Ах, чего сейчас об этом говорить! Тут не объяснишь. Надо было знать Иконникова. – В смысле?.. – В манере поведения. Иконников всегда говорил и чувствовал на таком накале, что иногда казалось, будто сей миг он заплачет. Но он ни разу не заплакал, и от этого я ему перестал верить. Мне как-то в голову не приходило, что он способен на такой поступок. А вот смог… Белаш замолчал, сердито раздавил окурок сигареты в пепельнице, походил по кабинету, о чем-то раздумывая. Я его не торопил, мне важно было, чтобы он согласился мне помочь. Белаш спросил: