У меня мелькнула чудовищная мысль, и я не удержался: – Ему нравится разрушать? Белаш внимательно посм
У меня мелькнула чудовищная мысль, и я не удержался: – Ему нравится разрушать? Белаш внимательно посмотрел на меня, покачал головой: – Нет, вы меня не поняли. Он не считает действия Герострата правильными. Он утверждает, что этих действий в принципе не было. Ну, как если бы храм Артемиды сгорел от окурка, а потом обвинили во всем Герострата. Вот в последний раз, например, он двинул мне собственного изготовления теорию о неправосудности приговора Каину… – Я уже знаком с этой теорией, – кивнул я. – Ну, тогда вы имеете представление о его образе мышления. И все-таки мне его очень жалко. Очень способный, потерянный для людей человек. – Почему потерянный? Занимается же он там со своими змеями? – Б-р-р-р! – передернул плечами Белаш. – Совершенно в стиле моего друга – из всех человеческих занятий выискать самое мерзкое. Змеиный яд, эксперименты все эти, конечно, штука полезная. Но я думаю, что таким делом можно заниматься только от великой любви к людям. Иначе это уже где-то на грани извращения… Некоторое время мы посидели молча, потом я спросил: – Как вы думаете, мог Иконников соучаствовать в краже «Страдивари»?.. Белаш твердо сказал: – Уверен, что нет. Мужик он противный, но украсть «Страдивари» – не думаю. – Однако не любите вы своего приятеля, – сказал я. – А за что же его любить? – удивился Белаш. – Совсем малосимпатичный человечек Иконников. Уважать, презирать, интересоваться – это сколько угодно. Любить его – это не занятие для слабонервных. Что же касается кражи, то я бы мог поручиться за него, но вы же поручительств не принимаете… – Нет, не принимаем, – подтвердил я. – Такого рода, во всяком случае. – А жаль. Впрочем, если бы я даже проиграл свое поручительство, у меня было бы одно-единственное объяснение: старческое склерозное хулиганство. Знаете: сам – не гам и тебе не дам! – Всякое бывает, – сказал я уклончиво. – Давайте, Григорий Петрович, ваш пропуск, я подпишу на выход… – Отпускаете все-таки? – засмеялся он, доставая и протягивая мне бланк. – А что с вами остается делать? – Я достал штамп, подышал на него. – Да, жаль, хороший был «Страдивари», – сказал Белаш. – Просто прекрасный… – Почему «был»? – поднял я голову. Белаш развел руками: – Такие вещи воруют, чтобы не попадаться… Я оттиснул штамп, расписался, протянул ему пропуск и сказал: – Рубль из сумочки в трамвае тоже воруют, чтобы не попадаться…
Я все еще раздумывал над рассказом Белаша. Он, конечно, здесь ни при чем, но что-то в его поведении меня настораживало, что-то еще он знал, но сообщить не захотел. Осталось у меня ощущение какой-то недосказанности, хотя я и сам не знал той сферы вопросов, которые надо было задать ему, а там уж по двоичной системе – да-нет – делать для себя выводы. Мне казалось почему-то, что он знает об Иконникове много больше. Нет, как тут ни верти и ни раскладывай, не станут дружить много лет такие разные люди – существуют определенные закономерности в человеческих отношениях. Белаш и Иконников -жизненные антиподы, они, как сказочный двухголовый зверь Тяни-Толкай, должны быть всегда устремлены в разные стороны.