– Ты думаешь, он был способен на такую предусмотрительность? -спросил комиссар. – Я в этом просто ув
– Ты думаешь, он был способен на такую предусмотрительность? -спросил комиссар. – Я в этом просто уверен. Баранов говорит, что к тому времени Хрюня был уже трижды судим. Это был опытный уголовник, и «в дело» он взял Белаша только для того, чтобы нацепить его на крюк. – Но ведь ты сам говоришь, что кое в чем Хрюня отклонялся от знакомых нам форм: помнишь, он стыдил ребят за то, что они не учатся, и приводил им в пример Белаша? Старые уголовники обычно только сбивают ребят с учебы. – Здесь нет вопроса, – уверенно сказал я. – Хрюня понимал, что ему надо прочно заарканить Белаша, пока тот еще сопляк и находится под его влиянием. А в успехах Белаша на музыкальном поприще он был кровно заинтересован – мамаша на весь двор кричала, что Гришенька – вундеркинд. Значит, с годами Белаш должен был неизбежно обрасти прочными знакомствами среди крупных музыкантов. Представляете, каким незаменимым подводчиком для Хрюни мог стать Белаш, находясь постоянно под угрозой разоблачения? – Поэтому Хрюня и на суде молчал? – Молчал и категорически запретил упоминать о нем ребятам. Я думаю, он на Белаша сделал ставку в расчете на времена своего возвращения. – А для тебя вопрос с Белашом решен? Я помолчал, потом утвердительно кивнул: – Да, я считаю, что он принял участие в похищении скрипки. Комиссар снял очки, положил их на стол, не спеша полистал бумажки в деле, достал из пачки сигарету, чиркнул зажигалкой, – Какую же ты отводишь ему роль? – Не знаю. Но иногда мне кажется, будто Хрюня – это и есть Яков Крест. А Белаша я подозреваю всерьез. Комиссар пожал плечами: – Ну подозрение – это штука довольно общая, а факты – вполне конкретная. Вот факты эти самые убеждают нас в том, что Белаш был во время кражи в Ленинграде. Сомневаться во всем глупо. Глазам-то своим мы должны верить? Я не мог понять – проверяет меня комиссар или он действительно так думает. Но, что бы он ни думал, мне это сейчас было безразлично – я принял для себя решение, и никто не смог бы меня переубедить или заставить делать что-нибудь другое. Я и сказал комиссару: – Если на то пошло, глаза нас всегда обманывают. – Это как же? – ухмыльнулся комиссар, – А так: оптический механизм глаза воспринимает мир перевернутым. А мозг все ставит на свои места. В учебнике физики написано. – Ты уж прости меня – я последний раз читал его лет тридцать назад. Если бы не ты, совсем бы запамятовал, – комиссар извиняющимся жестом прижал руки к груди. – И что – прямо-таки все перевернуто?