Сомин, стоя на платформе своей машины, держался здоровой р
Сомин, стоя на платформе своей машины, держался здоровой рукой за ствол орудия. За поворотом показалась поляна. Все здесь было чёрным от гари и развороченной бомбами земли. У самой дороги одинокая зенитная пушка задрала в небо обгоревший ствол. Несколько трупов лежало в разных позах среди множества стреляных гильз, которые устилали все пространство вокруг орудия. У штурвала сидел присыпанный землёй наводчик. Руки его, казалось, прикипели к штурвалу. «Чего он сидит здесь?» — подумал Сомин и тут же понял, что перед ним мертвец. — Гаджиев! — воскликнул Белкин. На тёмной гимнастёрке блестел орден Красного Знамени. Чёрное лицо с горбатым носом прижималось к коллиматору. Очевидно, весь расчёт был уничтожен прямым попаданием. Страшное видение осталось уже позади, когда Лавриненко решился сказать то, что пришло в голову всем: — Вот и нам так будет! Ему никто не ответил. Машины подходили к огневой позиции. Сомин поставил своё орудие неподалёку от первой батареи. Подошёл Земсков. Он протянул Сомину каску и молча показал вмятину от осколка. — Вот судьба! — меланхолически заметил Лавриненко. — Как раз угодил бы в висок, товарищ лейтенант. — Не судьба, а человек, — ответил Земсков. — Жаль не могу тебе пожать руку, Сомин. Как самочувствие? Рука у Сомина, конечно, болела, но не сильно. Он наклонился к лейтенанту: — А тот зенитчик… Помните Гаджиева?