— Вот и все, — закончил Земсков, — Людмила осталась на Во
— Вот и все, — закончил Земсков, — Людмила осталась на Волчьей мельнице, а я пошёл вперёд и встретил вас. Все молчали. Даже раненый боец, которому было очень плохо, перестал стонать. Земсков стёр рукавом гимнастёрки пот и грязь с лица. — Теперь надо думать о полке. Что приказал Назаренко? — Он не мог сообщить часа, но сегодня утром здесь будут наши мотомехчасти. Надо продержаться. Я вышел, чтобы корректировать огонь, если противник будет наступать, да вот задело гранатой, а радист убит. Паршиво получается! Земсков подошёл к пленному. Это был рослый молодой солдат мотомеханизированных войск, видимо из того самого полка, который расположился в Павловском. Его оглушило разрывом гранаты, а когда он пришёл в себя, то был уже связан. — Журавлёв! Развяжи ему ноги. Von welchem Regimente sind Sie? [12] — спросил Земсков. Немец демонстративно отвернулся. Земсков почувствовал, что им овладевает незнакомая до сих пор ярость: — Aufstehen! [13] — Ich werde nicht antworten [14] . Говорить ему все же пришлось. От пленного узнали, что этой ночью в Павловский пришёл ещё один танковый полк. Он обогнул Ново-Георгиевскую, где уже были русские. Больше ничего путного от немца не добились. — Иргаш, пристрели его! — сказал Бодров. — Отставить! Возьмите его с собой в полк, — распорядился Земсков, — я обещал не расстреливать, если он будет говорить. — Черт с ним! — согласился Бодров. — Его счастье, что встретили тебя, капитан. Теперь будем принимать решение, как действовать дальше.