Но Земсков уже принял решение: — Ты, Бодров, вместе с ост
Но Земсков уже принял решение: — Ты, Бодров, вместе с остальными ранеными, возвращаешься в полк. Со мной остаются Иргаш и Журавлёв. Давай бинокль, карту. — Это ты брось, товарищ Земсков! — возмутился Бодров. Земсков продолжал: — Тяжелораненого — на шинель. С вами — двое здоровых. Донесёте… — Он посмотрел на часы. Было уже около четырех утра. — Журавлёв, бери рацию! Пошли! Бодров поднялся с земли: — Я тоже пойду. Мне приказано… — Лейтенант Бодров! — оборвал его Земсков. — Здесь приказываю только я! Бодров встретился с холодным взглядом Земскова. Лицо капитана было землисто-серым, щеки ввалились, кожа натянулась на скулах. Это изменённое горем, спокойное лицо с жёсткой бороздой между бровями, напряжённые желваки, плотно стиснутые губы напомнили Бодрову кого-то хорошо знакомого, близкого и дорогого, но кого? — Ну?! — повернулся к нему Земсков. Бодров поднял здоровую руку к козырьку своей старой мичманки: — Есть, товарищ гвардии капитан! — Он снял с себя планшетку и бинокль. Только отойдя километра на полтора от посадки, Бодров понял, что лицо Земскова напомнило ему Арсеньева. Земсков с разведчиками быстро дошёл до развилки дорог. Со стороны Кеслерово слышались очереди автоматических пушек. «Сомин бьёт по самолётам, — подумал Земсков, — а может, атакуют с тыла? Ну, если там началось, сейчас полезут с фронта. Надо торопиться!»