Ни звука в ответ. Уже видны были простым глазом белые крест
Ни звука в ответ. Уже видны были простым глазом белые кресты на башнях. Всходило солнце. Начинался новый день.
4. ЗАЛП — НА МЕНЯ!
По приказанию Будакова командный пункт полка разместили на невысоком холме с восточной стороны хутора Кеслерово. По склонам холма среди вянущих листьев стлались по земле толстые стебли арбузов и тыкв. Дивизионы располагались на западной окраине. До них было километра два. Когда взошла луна, с командного пункта можно было отчётливо различить глубокие каналы, проложенные в подсолнечном поле боевыми машинами. С тыла КП охраняла батарея Сомина. Она находилась совсем близко, среди деревьев, подступавших к холму с восточной стороны. Будаков оставил при себе взвод автоматчиков Горича. Мало ли что может произойти ночью? Эта ночь — первая после смерти Арсеньева — страшила его. Далеко на востоке грохотала канонада. С запада донёсся залп гвардейских миномётов. «Наверно, дивизион Ермольченко под Ново-Георгиевской», — подумал Будаков. Немцы были и спереди и сзади. Больше всего Будаков боялся танков, от которых ушёл из Павловского. Видимо, противник решил нанести сильный контрудар. «Скорее бы прошла эта ночь! Утром подойдут наши…» И вдруг он понял, что подсознательно страшится встречи с наступающими советскими частями не меньше, чем немецкого контрудара. Флаг! Будаков не сообщил о его потере. Он все ещё надеялся на чудо, на то, что этот флаг будет снова в полку, хотя не предпринимал ничего для его спасения. Сколько мечтал Будаков о том времени, когда он заменит Арсеньева. И вот он — командир полка. Но при каких обстоятельствах?! Теперь Будаков готов был бы отдать год — нет — два года жизни, чтобы снова оказаться начальником штаба, чтобы опять ответственность за полк нёс Арсеньев, чтобы флаг лежал на месте и не было бы этого сосущего мучительного предчувствия неизбежной катастрофы. Ведь за потерю флага ответит в первую очередь он — Будаков. Когда Будаков запретил Николаеву предпринимать какие-либо шаги для спасения флага, это вызвало такое возмущение среди офицерского состава, что подполковник начал опасаться открытого неповиновения. Но вскоре по непонятной для него причине это возмущение улеглось. Видимо, мысли каждого были заняты гибелью Арсеньева. А главное все думали о том, в каком положении оказался полк.