Позади дивизиона раздался характерный густой рёв реактивных установок. Над головой Яновского с шипением неслись снаряды. «Дивизионный залп? Нет — полковой! Откуда?» Впереди, за околицей, на лугу и на шоссе, разрывы множества снарядов сливались в сплошной грохот. Каскады выброшенной в воздух земли заслонили танки, и Яновский понял: «Генерал Назаренко не забыл о моряках». Пока они сдерживали танки, подошла подмога. В самый критический момент невидимый морякам командующий дал полковой отсечный залп, прикрывая отход дивизиона. — По машинам! — скомандовал Яновский. В другом конце станицы раздался голос Арсеньева: — По машинам! Боевые установки уходили одна за другой. Яновский вспомнил о пехотной роте, остававшейся вместе с моряками: — Солдаты! На машины! Матросы сбрасывали пустые ящики с транспортных машин, солдаты садились вперемежку с моряками. — Давай, давай, браток! — кричал Шацкий, усаживая на свой «студебеккер» пехотинцев в зелёных касках. — Давай все сюда. Машина крепкая, выдержит! Уже захлопывались борта автоматических пушек Сомина, уходил санитарный автобус, а над ними снова неслись в сторону врага огненные реактивные снаряды. Отъехав на полкилометра от станицы, моряки увидели стоящий на позициях гвардейский полк «катюш» подполковника Могилевского. Арсеньев затормозил. Вдали, на пригорке, стояли несколько военных. Капитан-лейтенант узнал генерала Назаренко, а рядом с ним сутулого, узкоплечего подполковника Могилевского. Оба они тоже узнали Арсеньева. Генерал помахал рукой, а Могилевский взял у радиста микротелефонную трубку и что-то сказал. Арсеньев, конечно, не слышал его слов, но ему хорошо была знакома эта гневная короткая фраза: