Так продолжалось несколько часов. Дивизион не подпускал т
Так продолжалось несколько часов. Дивизион не подпускал танки ни в лоб, ни с флангов. И с каждым залпом вспыхивали в степи дымящиеся костры, будто горела пакля, пропитанная маслом. Снова сменили огневую позицию. Связисты то бегом, то ползком, волоча за собой катушки, прокладывали телефонные линии. Один из них — низкорослый белявый паренёк остановился, чтобы срастить концы провода, перебитого осколком. Небольшой снаряд разорвался в нескольких шагах от него. Оглушённый юноша упал, закрывая лицо руками. Он пролежал несколько секунд, потом приподнялся и вскрикнул от невыносимой боли в ноге. Санинструктор с сумкой уже бежал к нему. — Провод! — прохрипел связист, но санинструктор не слушал его. Он поволок раненого, взвалив его на спину, а в это время телефонист командного пункта орал в трубку: — Комбат один! Комбат один! Товарищ Николаев, отходите, вам заходят во фланг. Телефонист первой батареи тоже безуспешно кричал и дул в микротелефонную трубку. Телефон не работал. Вдали на холмике командного пункта что-то мелькало. Николаев поднёс к глазам бинокль. Он увидел на фоне неба, на самой вершине бугра, человека, размахивающего двумя красными флажками. — Морской семафор! — воскликнул командир батареи. Когда в станице Крепкинской по распоряжению Арсеньева во всех подразделениях изучали сигнализацию флажками, многим это казалось прихотью командира дивизиона, но семафор пригодился.