В ранний предутренний час на главной улице Карол, тянущейс
В ранний предутренний час на главной улице Карол, тянущейся из глубины суши к морю, появились высокие, скошенные назад машины под брезентовыми чехлами. На дверке каждой из них был изображён якорь. Колонна шла мимо пепельно-серого здания с чёрной надписью над аркой входа: «Der feste Burg ist unser Gott!» — Похоже — церковь, а что написано? — спросил один из шофёров сидевшего рядом офицера в морской фуражке. Командир гвардейской батареи Сомин ответил: — Это, Ваня, немецкая церковь, а написано: «Наш бог — неприступная крепость!» — Не очень уж она оказалась неприступная, — засмеялся Ваня Гришин, — долбаем их и гоним. При чем тут бог, когда сами драпают, как сказал бы «преподобный». — Не стоит о нем вспоминать, Ваня, в такой день. Чувствуешь? Мы пришли по суше в тот порт, перед которым три года назад развевался в бою Флаг миноносца. Флаг корабля Арсеньева! На другой машине — открытой полуторке с пулемётом — рыжеватый главстаршина с гитарой в руках радостно воскликнул: — Узнаю этот дом! Я его видел с моря. И вон те трубы! Из кабины высунулся старший лейтенант Бодров: — Травишь, Валерка! — он внимательно присмотрелся к высоким трубам, которые поднимались над черепичными крышами, как зубья вилки. — А может и не травишь. Что-то такое, помнится, и я видел. По прямому, как стрела, проспекту, усаженному липами и клёнами, колонна вышла на просторную площадь, в центре которой стоял на постаменте бронзовый римлянин в тоге. От площади веером расходились три улицы. Колонна двинулась по одной из них, между двумя рядами массивных мрачных зданий. Плавно изгибаясь, улица шла под уклон, и вдруг неожиданно открылось море — просторная гавань, ограждённая волнорезом с толстым маяком на конце. У причалов стояли советские корабли — торпедные катера, тральщики, десантные баржи.