Сомин крепче сжал руку Марины и сказал: — Вот мы, наконец
Сомин крепче сжал руку Марины и сказал: — Вот мы, наконец, вместе, а их нет… Она ничего не ответила, только ближе придвинулась к нему. Сомин вытащил из кармана два истёртых письма. На серых треугольниках, пропитанных потом, уже трудно было различить адрес, но ещё хорошо выделялась надпись по диагонали зелёными чернилами: «Вернуть отправителю». — Зачем ты это сделала тогда? — спросил Сомин. — Это твоя авторучка и твой почерк. Марина покачала головой: — Ручка, наверно, — моя, а почерк — нет. Это писала соседка, которая осталась в нашей комнате, когда я уехала на фронт. А ручку я забыла дома. Вероятно, письмо, которое ты послал на дачный адрес, кто-нибудь переслал на городскую квартиру. Адреса моего там не знали и отцовского тоже. Ведь это было летом сорок второго года, когда на юге вообще ничего нельзя было найти из-за отступления. Вот тебе и отправили оба письма обратно. Я прочту их с опозданием на год… — Она протянула руку. Сомин спокойно разорвал письма и отбросил в сторону серые лоскутки. — Зачем читать? Сейчас они не нужны, раз ты — здесь. Ничего этого не нужно. Она сняла с Сомина фуражку и провела рукой по его волосам: — Какой ты стал… — Какой? — Большой, сильный, спокойный. Рассталась с тобой с мальчишкой, а встретила взрослого мужчину, командира батареи. Неужели нужны были война, смерть моего отца, Арсеньева, Людмилы, чтобы мы пришли друг к другу?