— Я пойду, — сказала девушка. — Будьте вы целы и невредим
— Я пойду, — сказала девушка. — Будьте вы целы и невредимы. Чтоб ваша любимая вас дождалась! Она вытерла слезы рукавом и пошла напрямик через поляну. Сомин тоже хотел идти своей дорогой, но в это время начали рваться снаряды. Срезая ветки, зашуршали осколки. Сомин бросился к девушке. Она упала, даже не вскрикнув. Большой осколок врезался ей между глаз. За деревьями гудели моторы. — Первая батарея! На западную окраину! — послышался громкий голос Арсеньева. Сомин бросился бежать к своему орудию. На дорожке трепыхался гусак с перебитой шеей. Робкие языки пламени плясали по краю крыши, а над головой вертелся и вертелся бесполезный ветряк. Сомин добежал до своего орудия, когда машины уже трогались. Под прикрытием залпа первой батареи дивизион уходил из посёлка. В сумерках машины неслись по гладкой, как стол, дороге. Танки не преследовали их. Мгла постепенно сгущалась. Сомин сидел в кабине рядом с засыпающим от усталости Гришиным, но самому ему спать не хотелось, несмотря на нечеловеческое напряжение последних дней. Его не покидала мысль о девушке, имя которой он так и не узнал. «Может быть, и Маринка лежит где-нибудь с раскроенным черепом. Но в Москве сейчас спокойно. От Москвы их прогнали. А здесь снова отступаем». Его мысли прервал Гришин: — Гляди, командир! В степи ровными рядами полыхали костры. Когда подъехали ближе, Сомин увидел, что горят самолёты.