— Не может быть! — воскликнул Сомин. — Я только что оттуд
— Не может быть! — воскликнул Сомин. — Я только что оттуда. — Точно, — подтвердил телефонист. — Передаёт командир батареи. Арсеньев провёл ладонью по лбу. Все, кто был в блиндаже, встали. Несколько секунд продолжалось молчание, потом Арсеньев обратился к Будакову: — Вам надо немедленно идти в третий дивизион. Там остались одни молодые комбаты. Разберитесь во всем и обеспечьте ведение огня. Через двадцать пять минут — полковой залп. Будаков заторопился. Бумаги, которые он пытался собрать в папку, разлетались под его руками. — Есть, товарищ капитан второго ранга! Разрешите только связаться с дивизией, получить новые цели. — Разрешите мне пойти в дивизион! — поднялся первый помощник начальника штаба — капитан Ермольченко. — Подполковнику Будакову все равно придётся возвращаться, а я смогу пока остаться на дивизионе, — он надел фуражку, сунул в карман портсигар и коробку спичек. Яновский пристально посмотрел на капитана. В нем не было и тени рисовки. Подобно многим русским лицам, лицо донского казака Ермольченко говорило о присутствии татарской крови в каком-то отдалённом поколении его предков. Высокий, пожалуй, немного грузный для двадцати шести лет, Ермольченко производил впечатление человека, у которого смелость идёт от сознания собственной силы. Сейчас он вовсе не считал, что совершает какой-то особо смелый поступок. Риск, конечно, был, но разве возможна война без риска? А, кроме того, ему гораздо больше нравилось служить в дивизионе, чем в штабе полка.