— Этого не может быть! — Все может быть, Андрей. А теперь
— Этого не может быть! — Все может быть, Андрей. А теперь — спокойной ночи! Когда он, крадучись, пробирался к своей койке, костыль зацепился за что-то и с грохотом упал на пол. — Ты что бродишь? — сонно спросил Литинский. — А! Ты не спишь? — обрадовался Андрей и сел к нему на койку. — Разбудил, чертяка! Давай за это закурить. — Тогда пошли из палаты! На холодной лестничной площадке лампочка не горела, поэтому маскировочная штора была поднята. Где-то очень далеко немецкий самолёт бросил осветительную ракету. — Бомбанут в конце концов этот госпиталь, — зевая заметил Литинский. — Возможно. — А что, кино завтра будет? — Говорят, привезли. Папироса Земскова догорела до бумаги. Разговор как будто тоже был исчерпан. Уже в коридоре Земсков спросил: — Ты, кажется, утром упомянул о Людмиле из нашей части. Откуда ты её знаешь? — мысленно он выругал себя за этот вопрос, который хотел задать с самого утра. — Людмила? Славная дивчина, — ответил Литинский. — Меня с ней познакомил в Сочи мой комбат, капитан Перецвет. «Вот о ком говорил Рощин», — понял Земсков. Он спросил как можно равнодушнее: — Что ещё за Перецвет? — Хороший парень, только в людях не разбирается. Девушка держит себя смело, без жеманства, ну он и решил, что здесь будет блицкриг, а вышел блицкриг в полном смысле, как у Гитлера. — Как это понять? — Очень просто. Провозился месяц без малейшего тактического успеха. У неё, наверно, кто-то есть, а размениваться не хочет. Там ещё подвизался на правах старого знакомого адъютант генерала Назаренко, забыл, как его звать. Тоже погорел, как швед под Полтавой. Так что ты лучше не пробуй.