— Не знаю, Маринка. Ты ведь тоже не такая, как была. Знаешь,
— Не знаю, Маринка. Ты ведь тоже не такая, как была. Знаешь, за последние сутки произошло столько событий, что их с избытком хватило бы на год: бой в Павловском, смерть Арсеньева, уход оттуда, потом спасение флага, гибель Людмилы, залп Земскова на себя и бой моей батареи, с самоходками, взятие Павловского, наша встреча с тобой, и, наконец, эти похороны. — Наша юность мчится с недозволенной скоростью, Володя. Вот мы — совсем взрослые люди, а юность осталась где-то… — Мне не жалко её. — И мне. Главное — мы вместе. Ты понимаешь, завтра нас могут разлучить, но мы все равно будем вместе. Всегда. В дверь постучали: — Разрешите, товарищ лейтенант? — Входи, Валерка! Это мой друг, Мариночка, друг Андрея и Людмилы. Разведчик был озабочен: — Володя, пойди к старшому. Он меня прогнал. Попробуй ты. — Пойду я, — сказала Марина. Она сразу поняла, о ком идёт речь. Косотруб довёл её до поворота дороги. Дальше Марина пошла одна. Земскова она увидела у какого-то поваленного забора. Он сидел на траве. Марина села рядом: — Можно мне побыть с вами, Андрей? Я буду молчать. — Нет, говорите. Вы не думайте, что мне трудно смотреть на людей. Вы хорошо сделали, что пришли, Марина Константиновна. — Просто Марина… — Хорошо. Вот здесь, у этого забора, мы стояли. Валерка, она и я. Кажется, трава ещё хранит следы. Вы её не знали, Марина. — Знала. Когда убили моего отца, Людмила осталась со мной. Ведь вы сами её оставили на медпункте!