«Эх, жаль Белкина я отослал!» — подумал Сомин. Он послал на
«Эх, жаль Белкина я отослал!» — подумал Сомин. Он послал наводчика Тютькина на второе орудие, стоявшее метрах в пятидесяти, а сам сел на его место. — Скажи Омелину пусть ведёт огонь самостоятельно с нулевых установок. Первый пикировщик ринулся вниз, включив сирену. Жуткий вой, усиленный горным эхом, уже не производил впечатления на зенитчиков. Только Лавриненко зажал пальцами глаза и уши. Сомин нажал педаль. «Рано!» Малиновая трасса мелькнула под брюхом самолёта, который в следующее мгновение сбросил бомбы. Но, видимо, лётчик все-таки не выдержал характер. Бомбы легли с недолётом. Сомин обругал себя трусом за то, что выстрелил раньше времени, и навёл перекрестие коллиматора на следующий самолёт. Он услышал выстрелы второго орудия, но сам не стрелял. В эту минуту он не думал ни о чем. Для мыслей просто не было места. Все сознание подчинялось одному желанию: «Сбить во что бы то ни стало!» Самолёт ускользнул из перекрестия, и Сомин понял, что стрельба с нулевых установок не даёт успеха. Ведь пикировщики шли не прямо на орудие, а чуть правее. Здесь необходима была корректировка с помощью курсового угла и угла пикирования, но оторваться от штурвала Сомин уже не мог. Из командира огневого взвода он превратился в простого наводчика, которому надо подать команду. Прицельные стояли у своих механизмов, поставленных на ноль, но командовать было некому. Уже четвёртый самолёт, заваливаясь на крыло, собирался кинуться в пике, когда раздался властный, спокойный голос: